Книга Достояние павших  - Сергей Малицкий

– Силы для кого? – спросил Клокс. – Или для чего? Да и какая сила может происходить от смерти?

– Самая большая, – прошептала Ийле. – Но не для таких как мы. Тогхай – не человек. Впрочем, это же не имя. Это что-то вроде чина.

– Вот! – поднял палец Дойтен.

– Демон? – замер Клокс.

– Нет, – засмеялась Ийле. – Пожалуй, это было бы не так страшно. Хотя и достаточно для того, чтобы лишиться сна. Я думаю, что Тогхай – это крупица не просто зла, а зла первородного, отзвук его, но отзвук оглушительный и беспощадный. Хотя и не безумное божество, поднимающее небо и проламывающее землю. Но, вполне возможно, его оружие, влекомое его тенью.

– Нож, – выдохнул Дойтен.

– Да, – кивнула Ийле. – Может быть и нож, хотя древние уложения упоминают и другие предметы похожей силы. Но если это нож, то это нож Дайреда. Только он не был утрачен за последние тысячи лет и он вполне может иметь собственную волю, которая пробуждается от крови, пролитой им. Обратись к пергаментам, Клокс. Вернешься в Тимпал, обратись к пергаментам. К самым древним и самым страшным. Открой историю Дайреда.

– Святые угодники, – пролепетал Клокс. – Кто ты? Имни? Кто-то из мудрых? Или же…

– Ийле, – улыбнулась Ийле. – Разве имени недостаточно? У вас остался день или два. Послезавтра будет еще удар колокола и начнется путина. Я буду рада увидеть вас у себя. Только отсюда можно разглядеть все в деталях. Послезавтра все встанет на свои места. Они прекратят и поиски, и защиту ребенка. Конечно, если кто-то из них не захлебнется злобой. Но дальше все будет в руках самого ребенка. Впрочем, он уже и теперь все держит в своих руках. На удивление твердо, хотя, возможно, рыдает в бессилии по ночам. Но кто он – я не знаю. Или не скажу.

– Ты чувствуешь его, – прошептал Дойтен. – Но не уверена в своих ощущениях. Или боишься навредить ему.

Она улыбнулась и прошелестела чуть слышно:

– Его может вовсе не быть в городе. А что если нюхача убил Дейк? Он мог сделать это и на коленях. Даже лежа. Чтобы позабавиться. Поиздеваться. К тому же, если он здесь, чтобы защитить этого ребенка, прикрыть его от нюхача, от его подельников-мешочников, провести невредимым в Приют Окаянных, именно так он и должен был бы поступить.

Дойтен и Клокс в недоумении переглянулись. Ийле рассмеялась.

– Ладно. Я ведь тоже могла бы сделать это. Хотя не делала и не собиралась. И вот еще. Здесь никто не знает такую травку, но в уложениях вашего храма она должна быть описана. Когда вернетесь в Тимпал, разыщите это описание. Она называется закатник тенистый. Вы будете очень удивлены.

– У Фуара расширены зрачки, – прошептал Дойтен. – И от него пахнет жженым орехом.

– Фуар сходит с ума, – кивнула Ийле. – Два месяца назад Дейк угостил его диргской травой, ты ведь слышал о ней, Дойтен? И Фуар пристрастился, хотя он был безумцем и негодяем и до встречи с Дейком. Но, пока Дейк здесь исправить, ничего нельзя. Когда Дейк уйдет из города, Фуара нужно будет закрыть в темнице на месяц. Он сильный, есть надежда, что он выживет. Конечно, если не разобьет голову о стены. Я уже предупредила Дилба. Он займется этим, когда начнется путина. Иначе – беда. А теперь мне нужно остаться одной. К тому же Дейк все же может заявиться. Я сказала вам все, что могла.

– Последний вопрос, – попросил Клокс. – Мне показалось, что ты сочувствуешь этому ребенку. Почему?

– Потому что он ребенок, – пожала плечами Ийле. – Этого недостаточно? А если я скажу, что я ни на минуту не забываю о материнстве, которого лишила меня судьба? Этого тоже мало?

– Есть что-то еще, – прошептал Клокс.

– Хорошо, – задумалась Ийле и отошла к окну, чтобы произнести несколько слов только через пару минут. – Есть человек, который чувствует чуть лучше меня. Который, слабее меня, но все еще подсказывает мне, как поступить, помогает увидеть то, что мне недоступно. Именно она… он увидел того колдуна на крыше – с кошками и сажей. И именно он увидел этого ребенка. Но не сказал о нем даже мне, поскольку не хочет подвергнуть этого ребенка опасности. Но он объяснил мне то, что меня беспокоит, и от чего я мучаюсь бессонницей уже много недель.

– Что же это? – спросил Дойтен.

– Этому ребенку очень больно, – ответила Ийле. – Каждую секунда его бытия пропитана невыносимой болью. Он словно объят пламенем.

Они вышли на улицу из башни уже в сумерках и снова недоуменно переглянулись. Время пролетело незаметно. Дойтен хлопнул себя по поясу и с досадой вспомнил о пропавшем ноже. Клокс поежился от холодного ветра и повернулся к Дойтену:

– А ведь я вспомнил, где я слышал имя того человека, которого ищет Дора. Гантанас. Так зовут старшего наставника в Стеблях. Думаю, он и есть глава приюта. Он, а не Брайдем, хотя тот и настоящий смотритель со всеми полномочиями и соответствующей головной болью. Надо сказать об этом Доре. Хотя, конечно, мало ли Гантанасов в Ардане? Я не знаю, что думать о словах Ийле, но этот ребенок в городе. Все прочие исходы слишком сложны. Еще Эгрич учил меня – не ищи сложности, ищи простоты. В ней истина. Но этот ребенок – не Дора.

– Почему? – не понял Дойтен.

– Потому что если бы она была тем ребенком и искала Гантанаса, чтобы попасть в Приют Окаянных, она бы никому не назвала это имя.

– Если бы она знала, что он – в Стеблях, – поправил Клокса Дойтен. – Да и вообще, кто тебе сказал, что она старается для себя? И что она понимает, что делает?

– Она вообще девочка, – буркнул Клокс. – Худая, сопливая девчонка. А не мальчишка. И не убийца. К тому же дети, которым очень больно, не ковыряют в носу. Они плачут. Надо искать того, кто плачет.

– Или не надо искать, – проговорил Дойтен.

Глава седьмая. Алаин

Дойтен проснулся от холода. С вечера в комнате, в которой уже посапывал Мадр, было натоплено до такой жары, что Клокс, раздраженно шипя, даже грозился открыть окно, но теперь это самое окно потеками покрывал лед, а угли в камине обратились в золу. Дойтен потянулся за одеялом, закряхтел, обнаружив, что ни Клокса, ни Мадра в постелях уже нет, поднялся и, подхватив из медного таза пригоршню холодной воды, умылся. За окном явно похолодало. Дойтен поскоблил пальцем ледяные подтеки, ничего не разглядел за мутным стеклом, махнул рукой и принялся натягивать верхнюю одежду, чтобы спуститься вниз, оправиться, набить живот тем, что пошлет благословенная кухня Байрела, да заняться тем, что определит судья Клокс. Прихватывая бечевой порты, Дойтен закрыл глаза и вспомнил недавний сон. Уже это было странным, обычно сны не возвращались к нему после умывания. Они неохотно разжимали объятия при пробуждении и быстро истаивали, ускользая и из памяти. Теперь же он явственно увидел черное, слегка прикрытое утренним туманом зеркало воды, затянутый сизой дымкой противоположный берег, который наяву видеть никак не мог, серое небо и на нем проявляющиеся бледными силуэтами у горизонта – Рэмхайнские горы. Мгновение Дойтен вглядывался в явившийся ему пейзаж, затем опустил взгляд и с ужасом понял, что стоит на воде. Сапоги его попирали водную черноту, не погружаясь в нее ни на палец, словно вода окаменела или всегда и была камнем, или замерзла наконец, оставаясь черной и гладкой. Выходит, не туман клубился над угольной гладью, а поземка завивалась от ветра? И почему же тогда подрагивает эта чернота под ногами, блестит, шевелится и начинает затягивать в себя, расчерчивая мрак прорезями диковинных окон, внутри контуров которых блестит только что пролитая кровь?